d7049da4     

Фанайлова Елена - Вместо Путеводителя



Елена Фанайлова
ВМЕСТО ПУТЕВОДИТЕЛЯ
Рассмотрим существование Воронежа в качестве культурного пространства. В
этом качестве он, несомненно, существует, несмотря на возможность появления
текста под названием Воронеж как его отсутствие , иначе где бы, скажем, могло
располагаться младенчество Бунина с бутафорским домиком его родителей, или
простодушное железное перо топографа, землемера и метафизика местности
Платонова, или краткосрочная тень бритого/лысого Улисса Нарбута с его
сладкоголосым журналом для воспроизведения акмеистических вечеров, и юность
Замятина, город покинувшего ради призраков более крупных кораблей, чем те, что
шли к Азову. И Эйхенбаум, уехавший, впрочем, тоже в юношеском, подростковом
почти возрасте семнадцати, кажется, лет, из докторской семьи, из уютно
свернутого кокона, из зеленого, салатовой зелени, свертка центра города, из
глухой, заглушенной, в валенках зимы, из неповторимой, так, что уши кажется
заложенными, и из кокона в коконе - из золотого, медленного, медового кокона
домашнего света - не жесткого, современных новостроек, а того, который еще
сохранился именно там, где Эйхенбаум жил, в тех местах. Все это держится,
кажется, на каких-нибудь двух-трех иголочках, булавках, которые крепят
бумажный план города к обоям ландшафта, что староваты, успели слегка устать и
предательски потрескивают в точках укола, грозя обнаружить серую, влажную
штукатурку, ребра, каркас. В каких, собственно, местах происходит это
прикрепление - там, где чудом попустительства сохранились осколки декора
десятого года, его решетки, лепнина, которой уже не узнать, не признать
медуз-горгон, кариатид неоклассики, курсисток для радушного приема
Комиссаржевской-Маяковского? В ублюдочной яме одной из квартир Мандельштама -
как не вспомнить его астму, виолончельную щель Ансельмуччио, на игольное
только ушко? В странных полукупеческих-полумещанских особнячках на склонах
правого берега, чье голландское описание известно любителям изящной
словесности? Ну, уж, кажется, не там, где высятся стыдные остовы церквей, либо
их более-менее удачно раскрашенные стараниями
местной епархии трупы, улыбчивые косметические мертвецы. Адмиралтейский
Успенский шпиль, иллюзорно благопристойный, не способен сшить эту землю с
небом, церковь по колено в воде, фундамент погружается в заболоченный берег
водохранилища, какие-то иностранные люди собирают средства для спасения
утопающих, которое известно, чьих рук дело. Сакральная невостребованность
колокольни компенсируется ее использованием в качестве зоны выявления
особенностей национального характера, всегда связанных с загулявшим
свободомыслием.
Мелкий, нежный гвоздик: старинная афишная тумба, на которой более уместны
были бы дуровские аншлаги, нежели наблюдаемые сейчас. Есть еще ржавая от
сырости кнопка, прикрепляющая еврейское кладбище, эти толстенькие надгробья с
верхушками в виде трапеций, напоминающие супружеские кровати, желтый,
расплавленный снег, загаженный воронами и окрестными пьяницами, сомнамбулия
снегопада, нелепая уборная строителей соседней многоэтажки почти в
кладбищенской ограде, голубоглазая кошачья девушка, с удивлением выглядывающая
из-под машины вослед удаляющемуся любовнику, который тощ и независим. Летом
там, говорят, появляется сторож, пугающий любителей меланхолического уединения
и химически индуцированного времяпровождения.
Еще жив сельскохозяйственный институт, отдельная зеленая роза, любимое
место прогулок вышеупомянутого классика, чье доверие к зо



Содержание раздела